Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь это вам кажется только, что близко;
а вы вообразите себе, что далеко. Как бы я был счастлив, сударыня,
если б мог прижать вас в свои объятия.
Аммос Федорович.
А черт его знает, что оно значит! Еще хорошо,
если только мошенник,
а может быть, и того еще хуже.
Городничий. Тем лучше: молодого скорее пронюхаешь. Беда,
если старый черт,
а молодой весь наверху. Вы, господа, приготовляйтесь по своей части,
а я отправлюсь сам или вот хоть с Петром Ивановичем, приватно, для прогулки, наведаться, не терпят ли проезжающие неприятностей. Эй, Свистунов!
Городничий (с неудовольствием).
А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что?
а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да
если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов!
Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою,
а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Говорят, что я им солоно пришелся,
а я, вот ей-богу,
если и взял с иного, то, право, без всякой ненависти.
А уж Тряпичкину, точно,
если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
)Да
если приезжий чиновник будет спрашивать службу: довольны ли? — чтобы говорили: «Всем довольны, ваше благородие»;
а который будет недоволен, то ему после дам такого неудовольствия…
Городничий.
А уж я так буду рад!
А уж как жена обрадуется! У меня уже такой нрав: гостеприимство с самого детства, особливо
если гость просвещенный человек. Не подумайте, чтобы я говорил это из лести; нет, не имею этого порока, от полноты души выражаюсь.
Если бы, то есть, чем-нибудь не уважили его,
а то мы уж порядок всегда исполняем: что следует на платья супружнице его и дочке — мы против этого не стоим.
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится,
если мне угождают от чистого сердца,
а не то чтобы из интереса.
А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я не знаю,
а мне, право, нравится такая жизнь.
Городничий. Ну,
а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога не веруете; вы в церковь никогда не ходите;
а я, по крайней мере, в вере тверд и каждое воскресенье бываю в церкви.
А вы… О, я знаю вас: вы
если начнете говорить о сотворении мира, просто волосы дыбом поднимаются.
Аммос Федорович. Ну нет, Антон Антонович.
А вот, например,
если у кого-нибудь шуба стоит пятьсот рублей, да супруге шаль…
Правдин.
Если вы приказываете. (Читает.) «Любезная племянница! Дела мои принудили меня жить несколько лет в разлуке с моими ближними;
а дальность лишила меня удовольствия иметь о вас известии. Я теперь в Москве, прожив несколько лет в Сибири. Я могу служить примером, что трудами и честностию состояние свое сделать можно. Сими средствами, с помощию счастия, нажил я десять тысяч рублей доходу…»
Скотинин. Кого? За что? В день моего сговора! Я прошу тебя, сестрица, для такого праздника отложить наказание до завтрева;
а завтра, коль изволишь, я и сам охотно помогу. Не будь я Тарас Скотинин,
если у меня не всякая вина виновата. У меня в этом, сестрица, один обычай с тобою. Да за что ж ты так прогневалась?
Если позволите мне сказать мысль мою, я полагаю истинную неустрашимость в душе,
а не в сердце.
Г-жа Простакова. Успеем, братец.
Если ей это сказать прежде времени, то она может еще подумать, что мы ей докладываемся. Хотя по муже, однако, я ей свойственница;
а я люблю, чтоб и чужие меня слушали.
9. Буде который обыватель не приносит даров, то всемерно исследовать, какая тому непринесению причина, и
если явится оскудение, то простить,
а явится нерадение или упорство — напоминать и вразумлять, доколе не будет исправен.
Если глуповцы с твердостию переносили бедствия самые ужасные,
если они и после того продолжали жить, то они обязаны были этим только тому, что вообще всякое бедствие представлялось им чем-то совершенно от них не зависящим,
а потому и неотвратимым.
Но происшествие это было важно в том отношении, что
если прежде у Грустилова еще были кое-какие сомнения насчет предстоящего ему образа действия, то с этой минуты они совершенно исчезли. Вечером того же дня он назначил Парамошу инспектором глуповских училищ,
а другому юродивому, Яшеньке, предоставил кафедру философии, которую нарочно для него создал в уездном училище. Сам же усердно принялся за сочинение трактата:"О восхищениях благочестивой души".
Ионе приятно было сознавать себя добродетельным,
а, конечно, еще было бы приятнее,
если б и другие тоже сознавали себя добродетельными.
Только тогда Бородавкин спохватился и понял, что шел слишком быстрыми шагами и совсем не туда, куда идти следует. Начав собирать дани, он с удивлением и негодованием увидел, что дворы пусты и что
если встречались кой-где куры, то и те были тощие от бескормицы. Но, по обыкновению, он обсудил этот факт не прямо,
а с своей собственной оригинальной точки зрения, то есть увидел в нем бунт, произведенный на сей раз уже не невежеством,
а излишеством просвещения.
Но на седьмом году правления Фердыщенку смутил бес. Этот добродушный и несколько ленивый правитель вдруг сделался деятелен и настойчив до крайности: скинул замасленный халат и стал ходить по городу в вицмундире. Начал требовать, чтоб обыватели по сторонам не зевали,
а смотрели в оба, и к довершению всего устроил такую кутерьму, которая могла бы очень дурно для него кончиться,
если б, в минуту крайнего раздражения глуповцев, их не осенила мысль: «
А ну как, братцы, нас за это не похвалят!»
А что,
если это так именно и надо? что, ежели признано необходимым, чтобы в Глупове, грех его ради, был именно такой,
а не иной градоначальник?
А с другой стороны,
если пуститься в разъяснения, не будет ли чересчур уж обширно и для самих глуповцев обременительно?
Человеческая жизнь — сновидение, говорят философы-спиритуалисты, [Спиритуали́зм — реакционное идеалистическое учение, признающее истинной реальностью дух,
а не материю.] и
если б они были вполне логичны, то прибавили бы: и история — тоже сновидение.
Например, в ту минуту, когда Бородавкин требует повсеместного распространения горчицы, было ли бы для читателей приятнее,
если б летописец заставил обывателей не трепетать перед ним,
а с успехом доказывать несвоевременность и неуместность его затей?
Ежели у человека есть под руками говядина, то он, конечно, охотнее питается ею, нежели другими, менее питательными веществами; но
если мяса нет, то он столь же охотно питается хлебом,
а буде и хлеба недостаточно, то и лебедою.
И бог знает чем разрешилось бы всеобщее смятение,
если бы в эту минуту не послышался звон колокольчика и вслед за тем не подъехала к бунтующим телега, в которой сидел капитан-исправник,
а с ним рядом… исчезнувший градоначальник!
Ему бы смешно показалось,
если б ему сказали, что он не получит места с тем жалованьем, которое ему нужно, тем более, что он и не требовал чего-нибудь чрезвычайного; он хотел только того, что получали его сверстники,
а исполнять такого рода должность мог он не хуже всякого другого.
—
А я тебе говорю, что,
если ты поедешь, и я поеду с тобой, непременно поеду, — торопливо и гневно заговорила она. — Почему невозможно? Почему ты говоришь, что невозможно?
— Я не понимаю, как они могут так грубо ошибаться. Христос уже имеет свое определенное воплощение в искусстве великих стариков. Стало быть,
если они хотят изображать не Бога,
а революционера или мудреца, то пусть из истории берут Сократа, Франклина, Шарлоту Корде, но только не Христа. Они берут то самое лицо, которое нельзя брать для искусства,
а потом…
Он чувствовал, что
если б они оба не притворялись,
а говорили то, что называется говорить по душе, т. е. только то, что они точно думают и чувствуют, то они только бы смотрели в глаза друг другу, и Константин только бы говорил: «ты умрешь, ты умрешь, ты умрешь!» ―
а Николай только бы отвечал: «знаю, что умру; но боюсь, боюсь, боюсь!» И больше бы ничего они не говорили,
если бы говорили только по душе.
— Да расскажи мне, что делается в Покровском? Что, дом всё стоит, и березы, и наша классная?
А Филипп садовник, неужели жив? Как я помню беседку и диван! Да смотри же, ничего не переменяй в доме, но скорее женись и опять заведи то же, что было. Я тогда приеду к тебе,
если твоя жена будет хорошая.
— Нет, я думаю, княгиня устала, и лошади ее не интересуют, — сказал Вронский Анне, предложившей пройти до конного завода, где Свияжский хотел видеть нового жеребца. — Вы подите,
а я провожу княгиню домой, и мы поговорим, — сказал он, —
если вам приятно, — обратился он к ней.
— Со мной? — сказала она удивленно, вышла из двери и посмотрела на него. — Что же это такое? О чем это? — спросила она садясь. — Ну, давай переговорим,
если так нужно.
А лучше бы спать.
—
Если поискать, то найдутся другие. Но дело в том, что искусство не терпит спора и рассуждений.
А при картине Иванова для верующего и для неверующего является вопрос: Бог это или не Бог? и разрушает единство впечатления.
― Арсений доходит до крайности, я всегда говорю, ― сказала жена. ―
Если искать совершенства, то никогда не будешь доволен. И правду говорит папа, что когда нас воспитывали, была одна крайность ― нас держали в антресолях,
а родители жили в бельэтаже; теперь напротив ― родителей в чулан,
а детей в бельэтаж. Родители уж теперь не должны жить,
а всё для детей.
Если он, не любя меня, из долга будет добр, нежен ко мне,
а того не будет, чего я хочу, — да это хуже в тысячу раз даже, чем злоба!
— Да, но спириты говорят: теперь мы не знаем, что это за сила, но сила есть, и вот при каких условиях она действует.
А ученые пускай раскроют, в чем состоит эта сила. Нет, я не вижу, почему это не может быть новая сила,
если она….
― Это не мужчина, не человек, это кукла! Никто не знает, но я знаю. О,
если б я была на его месте, я бы давно убила, я бы разорвала на куски эту жену, такую, как я,
а не говорила бы: ты, ma chère, Анна. Это не человек, это министерская машина. Он не понимает, что я твоя жена, что он чужой, что он лишний… Не будем, не будем говорить!..
«
Если так, — сказал он себе, — я должен обдумать и решить,
а не отдаваться, как мальчик, увлеченью минуты».
—
Если вы пойдете за мной, я позову людей, детей! Пускай все знают, что вы подлец! Я уезжаю нынче,
а вы живите здесь с своею любовницей!
— Да уж вы как ни делайте, он коли лентяй, так всё будет чрез пень колоду валить.
Если совесть есть, будет работать,
а нет — ничего не сделаешь.
Он часто испытывал, что иногда во время спора поймешь то, что любит противник, и вдруг сам полюбишь это самое и тотчас согласишься, и тогда все доводы отпадают, как ненужные;
а иногда испытывал наоборот: выскажешь наконец то, что любишь сам и из-за чего придумываешь доводы, и
если случится, что выскажешь это хорошо и искренно, то вдруг противник соглашается и перестает спорить.
— Да, вы представьте себе,
если она отказала Левину, —
а она бы не отказала ему,
если б не было того, я знаю… И потом этот так ужасно обманул ее.
— Ах, не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая с кресла и как бы желая уйти, но останавливаясь в дверях. — Законы есть, матушка, и
если ты уж вызвала меня на это, то я тебе скажу, кто виноват во всем: ты и ты, одна ты. Законы против таких молодчиков всегда были и есть! Да-с,
если бы не было того, чего не должно было быть, я — старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да,
а теперь и лечите, возите к себе этих шарлатанов.
—
А знаешь, я о тебе думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни на что не похоже, что у вас делается в уезде, как мне порассказал этот доктор; он очень неглупый малый. И я тебе говорил и говорю: нехорошо, что ты не ездишь на собрания и вообще устранился от земского дела.
Если порядочные люди будут удаляться, разумеется, всё пойдет Бог знает как. Деньги мы платим, они идут на жалованье,
а нет ни школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.
— Я не знаю! — вскакивая сказал Левин. —
Если бы вы знали, как вы больно мне делаете! Всё равно, как у вас бы умер ребенок,
а вам бы говорили:
а вот он был бы такой, такой, и мог бы жить, и вы бы на него радовались.
А он умер, умер, умер…
— Передайте вашей жене, что я люблю ее как прежде, и что
если она не может простить мне мое положение, то я желаю ей никогда не прощать меня. Чтобы простить, надо пережить то, что я пережила,
а от этого избави ее Бог.